ФОРОС. Седьмой съезд сибирских землячеств

1 ноября 2023

Итак, седьмой съезд сибирских землячеств. Его снова было решено провести в Крыму. Впервые я побывал в Крыму ещё в советское время. Тогда мне молодому летчику, почти за бесплатно предложили путевку в дом отдыха, который размещался в бывшей усадьбе Льва Толстого в Кореизе.  Древнее татарское поселение поразило меня кривыми, сложенными из белого камня стенами и узенькими улочками, где собственно татар и не было. Но зато было близкое теплое море, жаркое крымское небо, которое помнило не только татар, но и греков, генуэзцев, скифов, турок-сельджуков. Да мало ли кто ещё побывал в этих местах! Та первая поездка на полуостров дала  столько впечатлений, что в душе, в памяти осталось долгое детское, солнечное чувство радости от этого райского уголка земли. Потом Крым как бы отчалил от нашего берега, и ездить туда стало не с руки. И вот снова пришло  приглашение посетить Крым от проживающих там земляков.  Но так долго и тяжело в Крым мы ещё не добирались. После посадки самолета в солнечном и теплом по меркам конца октября Адлере, мы попали в огромный, с блестящими стеклами аэропортовский аквариум, в мир отполированных ногами плиток, утробно жужжащих вокзальных пылесосов, труб над головой, то и дело сбрасывающих с голубых табло сведения о прилётах самолетов, к длинным рядам расставленных вдоль окон пластмассовых столов и стоящей за стойками одетой в синюю форму аэропортовой обслуге и притулившихся к ним пассажиров, которые не могли оторвать глаз от смартфонов и электронных табло, я вдруг ясно осознал, какое будущее ждет всех тех, кто однажды проснется в мире, где все будет замуровано в такие же циклопические ангары. Я смотрел на кишащий людьми зал: на табло то и дело мелькали сводки о прилетах самолетов, а мимо, по проложенным вокзальным дорожкам, под дробную музыку чемоданных колесиков текли потоки людей, прямо перед глазами происходило передвижение народов. Одни возвращались, другие направлялись к стойкам регистрации. 

Мы вышли на привокзальную площадь, отыскали заказанное нам Галиной Геннадьевной такси, втиснулись в него и, только тронувшись, сразу же попали в сплошной поток машин. И далее поток этот не спадал, по тоннелям и горному серпантину, то ныряя к близкому берегу, то круто забирая в горы, мы ехали долгие пятнадцать часов. Думаю, за это время можно было бы слетать в Иркутск и вернуться обратно в Москву. Иногда мы останавливались, чтобы заправить машину, попить чаю или кофе и размять свои занемевшие ноги и спины. Сочи, Дагомыс, Лазоревское, Широкие и Узкие щели, Голубые берега, заросшие южными деревьями горные склоны и глубокие подпертые бетоном расщелины – машина вдоль побережья Черного моря двигалась к намеченной цели. Быстро наступившая темень задавала водителю дополнительные задачи, с которыми он, впрочем, прекрасно справлялся. Уже в полной темноте, мы миновали дорожные указатели, которые подсказали, что за спиной остались: Туапсе, Кабардинка, Новороссийск, Тамань и далее, уже по ровному, плоскому месту мы накатили на обозначенную светящей стрелкой горящих фонарей крутую твердь  Крымского моста, где нас остановили, серьезно и дотошно как в аэропортах проверили на лояльность и безопасность, и мы, загрузив свои личные вещи обратно в машину, по ровному как стрела мосту помчались в Крым. Всё время поездки над головой проступали далекие звезды, и лишь подвешенные вдоль дороги лампочки чем-то напоминали мне Млечный путь, и мы мчались вдоль него, ориентируясь на каменное автомобильное полотно и стоящие вдоль дороги подсвеченные дорожные столбы. Керчь и гора Митридат остались где-то в кромешной тьме, на дорожных указателях появились названия Феодосии, Симферополя, а в самом низу название города-героя Севастополя. Водитель Роман был родом с Донбасса, чтобы он не заснул за рулём, я рассказывал ему про байкальский омуль, сибирских медведей и те байки, которые сохранились у меня в голове о годах, которые я провел в небе и в таежных поселках Якутии и Сибири. В свою очередь он рассказывал о своей судьбе, о том, как им жилось раньше при Украине. Был он заядлым рыбаком и охотником, делился какая дичь и рыба ныне обитает в этих южных краях. Мы мчались по трассе «Таврида» и я, ранее не раз ездивший по дорогам Крыма, отмечал, что все дорожные работы нашими строителями выполнены качественно и добротно, можно даже сказать на уровне мировых стандартов.  

К утру, когда рассвет убрал с неба ночные звезды, и притушил дорожные фонари, мы наконец-то достигли окраин Севастополя, чтобы по объездной дороге круто развернуться и уже в прямой видимости обступивших дорогу гор, свернуть в сторону Балаклавы и, попетляв по южным склонам Южного берега  Крыма, спуститься к морю. 

Говорят, Форос – название греческое, то ли от слова ветер, то ли от денежной греческой монеты, но у меня оно прочно связывалось с сидевшим там в то время, когда решалась судьба великой страны, плешивым последним правителем, которого народ с презрением прозвал Меченым. В зале четырехзвездочного санатория Форос мы при поддержке сибирских земляков и провели очередной съезд, обсудили вопросы, связанные с медициной и туризмом, и уже в свободное время вечером провели презентацию документальных фильмов для участников конференции. Зрителям были показаны фильмы «Полет в черное безмолвие», «Чанчур» и документальный фильм Юрия Баранова «Маршал Голованов».  

Затем, приехавших писателей пригласили на встречу старшеклассников в Форосскую школу, где нас гостеприимно встретила директор Каргапольцева Татьяна Александровна. А на другой день мы были гостями ялтинской городской библиотеки. Конечно же, нам было приятно, что в её стенах бывали и часто выступали Антон Павлович Чехов, Алексей Максимович Горький, Лев Николаевич Толстой, Александр Иванович Куприн, Иван Алексеевич Бунин... 

Юрий Иванович Баранов и Григорий Иванович Вихров читали свои стихи, а я показал читателям библиотеки отрывок из фильма «Чанчур».

Одна из работниц библиотеки попросила подписать ей мою вышедшую в издательстве «Вече» книгу «Земляки», где она карандашом выделила отрывок, посвященный моим прежним приездам в Ялту:

«...Крымский базар, конечно же, отличался от тех, на которых мне доводилось бывать в Москве. Он целиком и полностью был привязан к дороге, к машинам и проезжающим мимо туристам. На столах горкой лежала зелень, пучки с луком, шафраном и редиской, в деревянных ящиках алела вишня и темно-бордовая черешня. Отдельно был выложен козий сыр, рядом в стеклянных бутылках белело козье молоко, похожая на тонкую колбасу, связками висела коричневая сладкая чурчхела, лежали аппетитные чебуреки, янтыхи. А чуть в стороне с веревок свисали разделанные подкопченные рыбьи тушки пеленгасов, кефали и красноватой барабульки, стопками пучили засохшие глаза тараньки и воблы. И конечно же, лежали курортные товары: тапочки, бейсболки, полосатые матроски и майки, медные колокольчики, монеты, вырезанные из дерева чашки и тарелки.

С окладистыми седыми бородами, чуть в стороне, под крытым выцветшим брезентом, сидели и о чем-то лениво переговаривались татарские аксакалы. Несмотря на жару, они пили кофе, а чуть поодаль, на пригорке дымил мангал, и наносило запахом жареного шашлыка.

Уже собираясь идти обратно, я наткнулся на одиноко сидящего продавца в черной феске. В лежащем на земле открытом чемоданчике, на откинутой крышке были выложены серьги, браслеты, кольца и бусы. На ходу оглядев выставленную коллекцию, я притормозил. На меня черными влажными глазами глянули крупные черные жемчужины, от них, нанизанные на невидимую тонкую нить, свисали блестящие сосульки из мелкого бисера.

- Можно посмотреть? – кивнув на серьги, спросил я.

- За просмотр денег не берут, - засмеялся продавец и протянул приглянувшиеся серьги.

Я взял серьгу за короткий штырек-крепление и качнул. Серьга ответила тихим, но приятным шорохом бусинок, а черная жемчужина, сверкнув на солнце, подмигнула своим восточным глазом. Продавец понял, что к нему подошел не прохаживающийся от нечего делать турист, а потенциальный покупатель, и теперь, когда рыбка клюнула, надо было её подсечь.

- Это штучная работа, - глухим гортанным голосом быстро заговорил он, - Не какая-то там подделка. Хозяйка будет довольна. Эта вещь - подарок на всю жизнь! Видишь, она закрепляется с помощью шарнира. Вдевается в ухо и с помощью петельки защёлкивается на другом конце. Надежно и просто. Бери, не пожалеешь! Здесь таких больше не найдешь. Жемчужины настоящие - из Индии.

- Яхши! – сказал я. - Сколько?

Услышав знакомое слово, татарин уже какими-то другим, деловым взглядом оглядел меня, и, не увидев на моём животе барсетку, отвел взгляд в сторону.

- Я не татарин, я - грек, - неожиданно сказал он, - И, помолчав секунду, назвал сумму, видимо, по привычке в гривнах. Я быстро перевел её по курсу.

- Если берешь, то заверну. - Продавец достал бархатную коробочку.

- Беру.

Спрятав коробочку в карман, я пожелал продавцу хорошего дня и побежал к машине.

Сидевшую рядом Олесю быстро укачали бесконечные повороты, поначалу она ещё пыталась держать спину, но, как говорят, укатали сивку крутые горки, её начало клонить, то в одну, то в другую сторону. Поначалу на крутых поворотах я хватался рукой за дужку над дверкой, но потом на очередном повороте обхватил Олесю и вдруг почувствовал, что она совсем не против, мягко и податливо пристроила свою голову на плечо. На какое-то время став с ним единым целым, она прижалась, притихла, видимо, ощутив, что так вместе легче справляться с этой сумасшедшей ездой. Неожиданно лес расступился, и машина выехала на горное плато Ай-Петри. Через некоторое время, уже в темноте, водитель остановил машину у дымящегося мангала, чтобы немного передохнуть перед предстоящим спуском к морю, полюбоваться проклюнувшимися звездами и подышать сладким, наполненным запахами близкого моря воздухом.

К остановившейся машине, точно из-под земли, из-под навеса выскочил татарин.

- Шашлык, горячий шашлык из молодой баранины, - как мулла с мечети призывно и протяжно запел он. - Подходите, пожалуйста. Есть шаурма, шурпа, чебуреки.

- А что, давайте возьмем по шашлыку, - предложил я. - Нас никто не торопит.

Получив заказ, татарин предложил им расположиться в беседке с видом на ночную Ялту, которая, припав к черной зеркальной тьме, огромным кострищем тлела внизу. Втянув в себя воздух, Лора Альбертовна сказала, что нет ничего вкуснее запаха жареного мяса на самом краю земли, и пошла к машине попросить водителя открыть багажник, чтобы достать теплую кофту.

- А я этого никогда не забуду: горы, древние монастыри, страусы, небо и далекие огоньки Ялты, - засмеявшись, тихо проговорила Олеся.

- В свой первый приезд в Крым я отдыхал вон там, в Кореизе в пансионате «Ясная поляна», который когда-то принадлежал Льву Николаевичу Толстому. - показав пальцем вниз, - сказал Чагин.

- Тогда, после окончания летного училища я был ещё совсем мальчишкой. Каждый вечер ходил на танцы, влюблялся почти во всех живших там красивых девочек. И как-то на второй или третий день, когда ведущая объявила дамское танго, ко мне подошла совсем молоденькая, почти подросток, рыженькая девчушка и пригласила на танец. Ну, как такой солидной даме было отказать?

Звали её Лёлькой. По-моему, она только что закончила девятый класс. Позже она, как местный житель, взяла надо мной шефство, показывала приехавшему из далекой Сибири Ласточкино гнездо, Алупкинский дворец. А потом мы съездили в Ливадию, в Феодосию, по пути остановились в Старом Крыму, где когда-то жил её любимый писатель Александр Грин. Там на книжном развале она купила «Бегущую по волнам» и подарила мне.

Однажды она предложила подняться на Ай-Петри можно купить вино «Красный камень». И мы с ней полезли в гору. Добрались до водопада Учан-Су. А там, прыгая по камням, она подвернула ногу, и восхождение пришлось прервать. Кое-как мы спустились вниз. Мне даже пришлось её нести. Весу-то в ней было всего ничего. Теплая, легко дышала мне в шею и все порывалась идти сама. Ругалась, что такая оказалась неловкая и одновременно жалела меня. Мне это запомнилось. Пока она выздоравливала, я ходил на волейбольную площадку, иногда ловил себя на том, что жду, когда она поправится.

- Курортный роман? - спросила Олеся.

- Да нет, какой может быть роман с ребенком.

- И что же было дальше?

- Да ничего не было, - вздохнул я. - Она была хорошим другом. Настоящим! Когда я уезжал, Лёля пришла меня провожать. Подъехал синий крымский троллейбус. Когда я приподнял свой чемоданчик, чтобы войти в троллейбус, она заплакала, ткнулась своими полными, теплыми губами в щеку, развернулась и, подергивая плечами, запрыгала от меня, как козочка. 

Однажды от неё к Новому году пришла маленькая посылка. В ней была красивая ракушка и завернутый в бумагу значок футбольной команды «Динамо». И маленькое письмо. «Будьте счастливы. Я вспоминаю вас с признательностью и уважением. Биче Каваз». Я вспомнил, что этими словами прощалась героиня «Бегущей по волнам» с Томасом Гарвеем. Снизу были приписаны две строчки: «Кто услышал раковины пенье, бросит берег и уйдет в туман». Вот так закончилось мое знакомство с Крымом.

- В жизни бывает, что пытаешься с ходу подняться прямо в гору, а потом тебя, только с другой стороны, на эту же гору завозят на машине.

- А иногда из этой машины просто-напросто выпихивают, - усмехнулась Олеся. - Жалеете, что больше не довелось встретиться с Лёлей?

- Жалею? Давно это было. Ай-Петри напомнила. Говорят, никогда не возвращайся туда, где тебе было хорошо.

Чагин глянул в близкое лицо Олеси, в темных её глазах ему почудился отсвет выплывшей из моря желтой луны. Почему-то он вспомнил взгляд Салтыкова, которым тот провожал Олесю, когда они садились в машину. Тогда Сергей подумал, что переехавшие на житье в Москву земляки никогда не станут жить обособленно, каждый по себе, они будут прицениваться, прилаживаться друг к другу, выбирая куда и с кем идти дальше, поскольку не все готовы отдавать своё и принять чужое. Человек переменчив, сегодня он один, завтра - другой. И не надо строптивых погонять нагайкой. Чтобы понять это, надо было всего-то лишь пройти вместе со всеми какую-то часть пути, подняться на гору и, оглянувшись на пройденное, осознать: жизнь состоит из подъемов и крутых поворотов, будут в ней новые люди и новые встречи.

Неожиданно вспомнив о лежащей в кармане коробочке, Чагин достал её и протянул Олесе.

- Сегодня, когда останавливались на рынке, я наткнулся на одного умельца, - откашлявшись и подбирая нужный тон, чтобы случайно не обидеть Олесю, проговорил он. - Он сказал, что я буду счастлив, если эта вещичка понравится тебе.

- Мне? - Олеся недоуменно посмотрела на меня.

- А ты посмотри!

Олеся раскрыла коробочку.

- Ой, какая красота! - воскликнула она. - Таких я ещё не встречала. Нет, я не могу это взять!

- Ты меня обидишь! Пожалуйста. А я посмотрю, идет тебе или нет.

Олеся, виновато улыбнувшись, быстро, как это умеют женщины, прицепила серьги к мочкам ушей.

- Замечательно! В них ты как шамаханская царица.

- Тоже мне, выдумали, - на лице Олеси появилась слабая улыбка. - В одну секунду нельзя стать царицей.

 - Можно, можно! - сказал я. - Я только что стал свидетелем. И это небо, эти горы могут подтвердить.

Кривы улочки Кореиза.

Так причудлив изгиб сосны,

Что покорна морским капризам

Бриза, ей навевавшего сны…

Под крылом голубого стяга

Ждёт земля, от жары обомлев,

Ласку неба - целебную влагу,

Жизнь дающую скудной земле.

Чтоб успеть мне увидеть немало,

Мчи, мой катер прогулочный, мчи!

Крымский край, как тебя обнимают –

Заходящего солнца лучи!

Золотятся морские просторы –

Богом данная ширь и купель,

Дом отважной русалки Мисхора

И ребёнка её колыбель!..

Слышу, ночь подступает к двери,

Первых звёзд заблестела слюда.

И большим добродушным зверем

Задремал в воде Аю-Даг!

- Что, это вы написали? - удивилась Олеся.

- Нет, это написала так же влюбленная в эти места, наша землячка - актриса иркутского театра юного зрителя Таня Березняк.

- А может, что-то ещё помните?

- Что? - не понял я.

- Её стихи?

- Конечно помню!

Надрывно ночь июльская кричала.

Слезой звезда скатилась вниз устало…

Моей звезды - закат, твоей - начало:

Я родилась. Тебя не стало…

- Ой, какие грустные! - сказала Олеся. – Конечно, в жизни у всего живого есть свое начало и свой конец. Но жить с такой мыслью невозможно. К этим строкам я бы добавила свои:

А на Ай-Петри,

нас ждали шашлыки...

Под нашими ногами,

светились огоньки.

Смотрели мы на море,

Смотрели сверху вниз,

Где ждал нас полуночный,

Далекий Кореиз.» *

(*отрывок из сборника «Земляки», В.Н.Хайрюзов)  

Давно, вот с такой же высоты, но из кабины самолета я смотрел на северный посёлок Ербогачен. Со мной рядом в кабине сидел московский поэт Станислав Куняев, который  после посадки  подарил мне книгу стихов. Одно из них запомнилось особо:

Живем мы недолго, - давайте любить

и радовать дружбой друг друга.

Нам незачем наши сердца холодить,

и так уж на улице вьюга!

Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел,

валялся в больничных палатах.

Что делать? Земля наш печальный удел -

и нет среди нас виноватых.

Стихи моих коллег, которые выступали в Форосской школе и в ялтинской библиотеке, были тепло встречены читателями. 

Юрий Баранов

КРЫМ

Мы Крымом страдали ночами.

Сгорала свеча пред очами.

Святого Георгия знамя

Багрово вздымалось над нами.

Фитиль, подожженный майданом,

Змеился смертельным удавом.

Вот горькие запахи гари,

Пришли к Перекопу пожары.

От воплей майдана горячих

Ни Сурож, ни Керчь не заплачет.

И гордый встает Севастополь,

Бандеровский слушая ропот.

Здесь каждый осколок и камень

Российской отвагой оплавлен.

Поэтому Крым не отдать.

Здесь русским навеки стоять!

Нам хлеба важнее держава,

Россия и русская слава. 

Юрий Баранов

КРЫМСКАЯ ГРОЗА

Гроза гремела и кружила

И погружала мир во мрак,

И скалы мрачные крушила,

Срывая желто-синий стяг.

А утром солнечные флаги

Развесил боготканый Крым.

Очередные передряги

Грозились веком золотым.

Выходит в море Айвазовский,

А комендантом порта – Грин.

Он строго смотрит по-отцовски

На рыбий профиль субмарин.

Громада Крыма – броненосец

Он встал на якорь навсегда.

Твердыня наша, знаменосец,

России яркая звезда.  

Григорий Вихров

Патефон в Добролёте

Патефон в добром лете,

Золотая пластинка,

Молодая игла

Вы ещё оживете,

И на доброй планете

Соберутся земляне,

У родного стола

Эх, вы вечные сани...

Знали девичьи слезки,

Эх вы вечные кони

в пене млечный озноб

Хорошо бы не выпасть

Из горячей повозки

Из ближайшего неба

Во вселенский сугроб

Хорошо бы хозяин

На бесптичьем болоте

Не пропасть с головою

Не увязнуть душой

Потому в добром здравии

Патефон в Добролёте

Шар играет огнями

Грешный шар небольшой 

В один из свободных форосских вечеров меня пригласили на дегустацию массандровских вин. В зале собрались отдыхающие и прочие приехавшие на выходные люди.

- Прошу минуточку внимания, – попросила ведущая собравшихся на дегустацию. – Вино любит тишину. Прежде чем мы начнем, маленькая справка. Красное подают после белого, сладкое - после сухого, выдержанное - после молодых вин, сложное - после простых. Если вино мутное и не просвечивает, это возможный признак болезни. Видите, это искрится. Улавливаете запах и послевкусие - чёрная смородина, имбирь, лимон?  Перед вами здесь «Херес Массандра», «Мадера», «Мускат белый Красный камень», «Седьмое небо князя Голицына», «Каберне», «Кокур десертный Сурож», «Пино-Гри», вина сухие, игристые.

- Вино тонкое, с изюминкой, – подтвердил приехавший из Питера мужчина. – Оно, как и женщина: чем больше пробуешь, тем больше хочется.

- Что у трезвого мужчины на уме, то у выпившего на языке, – засмеялась сидящая рядом женщина.

- Вот объясните мне, человеку, который в детстве слаще морковки ничего не ел и, уж если говорить честно, не видел даже, как растет виноград. Чем отличаются марочные коньяки от ординарных? – я решил перевести разговор в нужную сторону.

- Все коньяки изготавливают из винного спирта и выдерживают пять-восемь лет. Как известно, на всех хороших напитков не хватает, – ответила ведущая. – Их нынче подделывают. Ординарные, хоть и имеют дубовый запах, но их можно отличить от элитных по вкусу. По отсутствию мягкого теплого букета во рту. Они обжигают, а не обволакивают и не полируют язык. Можно найти и купить «Кутузов» пятнадцатилетней выдержки. Так его меньше чем за двести долларов не найдешь. Но отдыхающие берут дешевое порошковое разбавленное вино. Фактически платят за этикетку. Раньше, приезжающие отдохнуть шахтеры, так те закупали канистрами.

- Знамо дело, скупой платит дважды, тупой - трижды! засмеялся кто-то из женщин.

- А лох - всю жизнь!

- Коньяк укрепляет сосуды, а водка – связи. Народ, который поет и пляшет, зла не держит. Сто грамм не стоп-кран: дернешь - не остановишься, – вновь вступил в разговор кто-то из отдыхающих.

- Пьяный проспится, дурак - никогда! – решила остановить разговорчивых ведущая. Всему живому нужно солнышко и тепло. 

Я слушал, возникшую было, перепалку и вспоминал, как только  начинало подогревать солнце, я выходил из дома и, забирался по набитым в стену скобам на пологий скат, который верхним концом уходил под крышу. Уже оттуда, с высоты птичьего полета, я оглядывал ещё укрытый осевшим снегом огород, темную щетку боярышника, который в предместье почему-то называли лесом, уходящую вдаль железную дорогу, по ней, говорили, можно за несколько дней доехать до Москвы. То сибирское небо - не чета московскому - почти всегда было голубым и чистым, и по нему, не опаздывая ни на минуту, по одному и тому же маршруту ходило яркое теплое солнце, да время от времени на недосягаемый для глаза далекий городской аэродром заходили на посадку самолеты. Этот мир не мешал, а напоминал, что кроме школьных уроков, книг и малых забот по хозяйству (наколоть и принести дров, начерпать из колодца воды), можно было остаться наедине с самим собою, со своими мыслями и мечтать, что придет его время и он сядет в поезд или самолет и узнает, как и чем живут люди в других краях. И вот по прошествии многих лет, я сижу здесь, в Форосе на Южном берегу Крыма и смотрю в недосягаемый мир детства. Когда становилось совсем невозможно от московской жизни, я покупал билет на самолет, ехал в Домодедово, чтобы вновь увидеть, как любили говорить буряты, край вечно синего неба. Едва открывалась дверь самолета, я уже знал, что, выйдя на трап, вдохну свежий, легкий, напоенный таежными травами и хвоей воздух своего детства, и солнышко ласково прикоснется своей теплой щекой к лицу. И прямо на выходе из аэровокзала ко мне начнут приставать таксисты, нет, не те московские бомбилы, готовые содрать с тебя три шкуры, а местные, они, как бы стесняясь, негромко начнут упрашивать, обещая чуть ли не даром подвезти до дома или до гостиницы. Я знал, что действительно их услуга обойдется дешевле, нежели в Первопрестольной. Бывало, словоохотливые московские таксисты, подбирая клиентов из аэропорта, держали только одним им известную планку, причем настолько высокую, что даже вокзальный диктор предупреждал гостей столицы не доверять первым встречным, поскольку те, кто бросался с предложением подвезти, задирали цену до бесконечной, видимо, считая, что Москва стоит того и в столицу прилетают только миллионеры. Срастание с родным городом, с тем, что его связывало с ним раньше, происходило довольно быстро, московская жизнь отплывала и не тревожила меня до той поры, пока не наступал день, когда надо было вновь ехать в аэропорт, и это, пожалуй, была одна из самых неприятных минут.

Так же я отмечал, что все меньше знакомых лиц на улицах, а в прежние времена натыкался почти на каждом шагу. Но бывали минуты, когда ходить по улицам неузнанным доставляло ему удовольствие – ты ходишь, подсматриваешь, наблюдаешь, а тебя не узнают. В такие минуты ко мне возвращалось то удивительное чувство игры в прятки – тебя ищут, ты слышишь и с замиранием сердца ждешь, прошли, пробежали рядом и не увидели.

Однажды, гуляя по городу, я поймал себя на том, что ищу лица своих знакомых в том ушедшем навсегда возрасте, когда я чуть ли не каждый день ездил на работу, ходил по улицам и забегал перекусить в столовые и кафе. Но потом, когда на перекрестке, не обращая внимания на прохожих, меня вдруг облапала какая-то толстая тётка, в которой я с трудом узнал свою школьную подругу Таню Анопову. Меня расспрашивали про столицу, говорили, что не любят москвичей, и это было признаком не патриотизма, не любви к своему городу, а некая месть за то, что я не тяну, как и они, лямку вместе со всеми. Конечно, я замечал, что трава в самом центре города не кошена, что даже нет лавочек, на которые можно было бы присесть и поговорить, и что визг трамвайных колес такой же, как и в детстве, и что сами трамваи похожи на автозаки. Но это был мой город, родной, знакомый и близкий, и на него не стоило обижаться. Как нельзя обижаться на мать, которая одета не современно, а лицо её покрыто морщинками, и обувь сношена и стоптана. Здесь же в Форосе мы вновь как бы соединились со своим городом, стали теми, кто был и навсегда останется земляками. 

Утром перед отъездом мы вместе с питерским земляками из «Ангары»: Андреем Сороквашиным, Еленой Титовой, Натальей Николаевой и иркутянином Юрием Барановым вышли на берег попрощаться с Посейдоном. Над морем стоял туман, волны взлохмаченными  мокрыми губами лизали серые камни и тихо переговаривалось с нами. Как это было принято мы решили задобрить Посейдона и бросили в волны монетки с надеждой что когда-нибудь ещё вернемся сюда. 

В.Н. Хайрюзов, октябрь 2023 г.
Подготовил материал:  В.И. Уточкин

Дата создания: 04.11.2023 08:45:04

Дата изменения: 04.11.2023 11:21:04