Люди и время. От мечты не уйдёшь

Герой Российской Федерации Александр Федорович Полещук в детстве не мечтал стать космонавтом. Анализируя накануне шестидесятилетия свой путь, он приходит к выводу, что сама судьба постепенно привела его к тому высокому полету в 1993 году.

Он всеми силами тянулся к знаниям и после окончания Черемховской школы поступил в Московский авиационный институт. Кто знает, может, Бог сразу направил его ближе к авиации.
Сейчас, через много лет, вспоминаются такие моменты, которые доказывают, что подспудно работали мысли, запустившие механизм достижения высшей точки биографии Полещука. Например, когда в 1971 году приехал из Черемхово в Москву, столица была в трауре — прощались с космонавтами Волковым, Добровольским и Пацаевым, потерпевшими аварию при возвращении на Землю.
«У меня тогда мысль мелькнула: если среди специалистов таких сложных профессий гибнут люди, кто-то же должен восполнять потери и вместо них становиться в строй. Но это мимолетная мысль была не оформлена ни в мечту, ни в цель», — говорит Александр Полещук.
… Через 22 года, преодолев земное притяжение, в своем первом и единственном космическом полете он вполне осознанно сказал себе: осуществилась моя мечта.

                      

  Журналист Людмила Кривомазова и  лётчик -космонавт Герой России Александр Полещук

Мы с Борисом Барбарашем приехали в Подлипки для интервью с Александром Федоровичем, имея в запасе не только свои вопросы, но и те, что подготовили члены нашего землячества.
С них мы и начали.
«Уважаемый Александр Федорович! Скажите, как эмоционально ощущает себя человек в космосе? Меняется ли восприятие жизни после возвращения из космоса?!.»
С уважением, Людмила Моисеева

Александр Федорович Полещук:
— «Эмоционально» — это правильное слово, потому что когда попадаешь в космос, понимаешь, что свершилась твоя мечта. То, что было задумано, реализовано. Это своего рода эйфория от самореализации. Невесомость — сказочное чувство, которое не проходит, пока ты не приземлишься. Конечно, восхищаешься видами Земли.
Многие космонавты замечают, что когда стартуют, они вылетают патриотами России, а возвращаются патриотами Земли в целом. Появляется другое восприятие глобального мира. Если ты несколько раз облетел вокруг Земли, она становится для тебя родной, ты понимаешь, что она ценна для тебя полностью, а не отдельной территорией — твоей страной или твоей малой родиной. Земля у нас на всех одна и надо ее беречь. Мы все земляне — космонавты и летим на одном корабле под названием Земля.
— Космонавтам надо вкладывать эти мысли в головы президентов и сильных мира сего. Чтобы они тоже ощущали себя патриотами Земли и делали все для ее здоровья. Не затевали войны, работали над экологическими проблемами.
— Да, ты воспринимаешь мир по другому, не только с точки зрения местных интересов. К экологии часто относятся с точки зрения выгоды. Активная разработка природных ресурсов вредна для земли, но есть экологи, которые пытаются доказать, что это даже полезно. Надо смотреть, как добыча газа, нефти, других сланцевых отразится на природе через сто, двести лет. А не с точки зрения сегодняшней выгоды для компании, которая
занимается разработкой полезных для себя ископаемых. Нужно помнить, к чему это приведет даже через 30–40 лет, когда ещё не будет создано универсального источника энергии, о котором мы мечтаем. Мечтаем так преобразовать воду, чтобы она служила нам как бензин. Углеводородных источников на земле осталось, по разным подсчетам, от 20 до 100 лет. Нам надо успеть за это время сделать альтернативные источники, которые помогли бы будущим поколениям нормально жить.
— Какие в космосе самые приятные моменты?
— Каждый вечер, когда я освобождался от рутинного расписания, я купался в невесомости и наслаждался этим. Сейчас мне снится, что я это делаю и на земле. Мечта — в условиях гравитации лететь с помощью мысли. Дайте мне гравитационный пояс, я бы полетал.
— Как вы чувствовали себя?
—Хорошо. Изменения в организме есть, но есть в космосе и условия для лечения. Если есть проблемы с позвоночником, космос поможет вылечиться. Так что можно посоветовать людям с болезнями позвоночника лететь для лечения в космос. Если не считать старта и посадки. Для старта и посадки делают специальные ложементы, чтобы человек не получил повреждения. Они, эти ложементы, подгоняются по росту космонавта до полета, точность достаточно высокая. Но бывает, что за время полета человек вырастает на 1–2, 3 см, в зависимости от состояния межпозвонковых дисков. И эти лишние сантиметры могут помешать войти в свой ложемент. Возможный рост в космосе учитывается, но бывали случаи, когда среднестатистическое не совпадало с индивидуальным, и если бы посадка была жесткой, космонавт мог пострадать.
Я ни разу не пользовался аптечкой. А моему напарнику перед полетом удалили зуб мудрости, и я ему был доктором — промывал его рану физраствором с помощью шприца. Мы на все руки мастера, даже пломбу поставить можем. У нас и бор-машинки есть. И навыкам мы обучены на все случаи жизни. В аптечке большой набор медикаментов.
Мы умеем брать кровь из вены, я даже сам у себя брал кровь. Это нужно для плановых исследований. Некоторые анализы крови делаются прямо на борту, и результаты отправляются на Землю, а некоторые привозятся с собой.
А вообще изменения, которые в организме накопились во время полета — ослабление иммунитета, вымывание из крови кальция, нарушение вестибулярного аппарата, на Земле быстро уходят. Но ощущение невесомости остается долго. Например, берешь в руки ложку, она тебе кажется неимоверно тяжелой. Трудно избавиться от привычки космической — повесить в невесомости ложку, взять что-то другое, а потом снова взять в руки плавающую ложку. На Земле в первое время после космоса тоже машинально ты эту ложку можешь повесить, она, конечно, падает... Если ты сидишь и хочется подойти к окну, то твое тело хочет оттолкнуться от дивана и полететь в сторону окна. Эти космические привычки живут в тебе и приходится с ними бороться.
— В Черемхово шахты и разрезы. И большинство парней, окончив школу, уходили работать под землю, а вы наоборот стремились летать.
— Нельзя сказать, что я в детстве хотел быть космонавтом. Я просто стремился к знаниям. Когда полетел Гагарин, я запускал кораблики и не мог осознать, какое событие планетарного масштаба произошло. Позже, когда я подрос и стал читать журналы «Юный техник», «Квант», пришло понимание, что произошло.
— Вам пишет Владимир Кормилицын:
«Верите ли вы в инопланетян? Если да, то почему? Верите ли вы в Бога или вы атеист?
Здоровья вам и вашим близким».
— Перед полетом я думал, что обязательно встречусь в космосе с другой цивилизацией. Это еще одна идея фикс у меня была с детства, кроме полетов не во сне, а наяву. В другие миры я верил в детстве. И сейчас верю, но уже по-другому. Я понимаю, что Вселенная — это разнообразный мир, и утверждать, что Земля — единственное место для разумных, наверное, неправильно. Условием для развития разума может быть не только биологическое существование. А может быть, Солнце — разумное существо или наоборот, микрокосмические частицы... Я считаю, что есть другие формы разума, которые пока с нами не контактируют по каким-то причинам. Мы ищем их, посылаем сигналы, пользуемся космической техникой, которая устаревает, мы придумываем новые носители, новые технологии. Мы это делаем. Но пока нет ответа.
К сожалению, во время моего полета встречи с другой цивилизацией не произошло.
— И мечта ваша не осуществилась...
— Это было протрезвление. Понимание, что всему свое время. Если другие цивилизации более развиты, то они считают, что мы еще не готовы к встрече. Расстояние физическое, которое мы измеряем световыми годами, непреодолимое препятствие. Должно быть какое-то другое подпространство, где это общение было бы возможно, независимо от расстояния.
— Тогда теряет смысл вопрос, верите ли вы в Бога?... Или все-таки, не теряет?
— Я хоть и не ношу крест, но я православный человек и считаю, что Бог — в душе. Культура, которую несут в себе русские люди, основана на православии. Ее надо уважать и ценить. В свое время Россию объединило христианство, на его основе Россия возродилась и сложилась исторически. Вера в Бога для меня — это Бог в душе. В человеке много всего намешано, что-то от Бога, что-то от дьявола, но равновесие должно быть положительное, в сторону Бога. Человек ценен своими добрыми делами. Я собираюсь побывать в Израиле, пройти по историческим местам. Но пока я скорее атеист.
— Вы 75-й космонавт. Ваш полет был подготовлен опытом нескольких поколений космонавтов, научными исследованиями, с которыми вы к моменту своего полета были хорошо знакомы. Были ли все-таки неожиданности для вас в космосе?
— Да, я смотрел все видеофильмы, которые снимались до моего полета, у меня сложилось полное представление о работе в космосе. Но это внешняя сторона. А с чем я столкнулся, что оказало мощное воздействие и до сих пор осталось в моем человеческом восприятии — это высочайшая ответственность. Одно дело на земле, когда тебя учат, за тебя отвечают, и другое дело — когда ты один на один с космосом, и права на ошибку у тебя нет. Есть экипаж из двух человек, и вы должны решить поставленные задачи сами. Вам доверили технику, вы должны грамотно ее эксплуатировать, не делать ошибок. На земле огромный коллектив, даже пирамида людей и организаций, которые привели тебя в космос — от добычи руды до управления полетом.
Огромная ответственность, которая лежала на моих плечах, — вот то неожиданное для меня чувство, с которым я встретился в космосе. Это надо понять и пережить.
И, конечно, невесомость. Я привыкал к ней на земле, много тренировался в специально созданных условиях, 700 часов провел под водой в гидролаборатории. Но невесомость в космосе — это другое. Состояние невесомости в космосе не кончается, и это большое удовольствие. Виды Земли незабываемые. Когда пролетали над Байкалом, над Черемхово, я смотрел с особым чувством. Из самолета ты не увидишь таких удивительных пейзажей, как из космоса.
— Как преодолеть страх в открытом космосе?
— Психологическая подготовка подразумевается. Как говорится, трус не играет в хоккей.
Страх возникает, когда есть сопутствующие факторы. Однажды наступила тишина в объекте — показатель того, что не работает система электроснабжения. Мы связались с землей, нам посоветовали поменять блоки, мы справились. У других экипажей были пожары — самовозгорание кислородной шашки или столкновение с другим объектом — вот события, которых надо бояться. Что касается страха, нас не зря готовят к тому, чтобы мы могли преодолевать реальную опасность. Есть «красная книга», которая диктует, как вести себя в определенной ситуации по определенной схеме.
В нашем полете непреодолимых проблем не было, когда космонавт мог повлиять, но не повлиял на исход той или иной ситуации. Бывают ошибки, которые приводит к поломке оборудования, другим потерям, например, когда во время выхода в открытый космос человек теряет какой-то образец или инструмент.
— Как прошло ваше детство? Кто были ваши родители? Расскажите, пожалуйста, о своей семье.
— Мой отец Федор Демьянович, участник Великой Отечественной войны, имел награды. После войны стал водителем большегрузных самосвалов по перевозке угля, его неоднократно отмечали как передовика производства. В то время начальником комбината «Востсибуголь», где работал отец, был Михаил Иванович Щадов, и они были хорошо знакомы. Отец работал в угольных разрезах нашего Черемхово. Я в детстве «помогал» ему, часто забирался в кабину машины, и мы вместе совершали наши рейсы. А вообще он окончил педтехникум и на войну пошел учителем. Война прервала его образование. Его родители тоже не получили образования, но в жизни были успешны: жили в Винницкой области и были зажиточными людьми, а в Сибирь их сослали как раскулаченных. Мама образования особого не получила, занималась семьей. Позже, когда мы со старшей сестрой выросли, она занималась страхованием, работала домоуправом. Это ее заслуга, что в возрасте пяти лет я хорошо читал, вместе с сестрой ходил в библиотеку, был активным читателем. Брал книжку, выходил на улицу, садился на скамейку и читал. Через полчаса-час возвращал книгу, и библиотекарь Валентина Федоровна удивлялась, что я прочитал всю книжку за это время. Просила пересказать, и я пересказывал все, что прочел.
Мы с женой нашу дочь Любу тоже настраивали на серьезную учебу. Она педиатр, специалист по ультразвуковой диагностике, кандидат наук и известный в своем мире человек. Люба спасала людей, поставив правильный диагноз на ранней стадии онкологии. Сейчас работает над докторской диссертацией. У нее годовалая дочка, внучка наша.
— В наше время может сын рабочих стать космонавтом, как вы считаете?
— Все зависит от ребенка и от семьи, где он воспитывается. Мои родители прислушивались к нам, определяли, к каким занятиям мы проявляем интерес и помогали развивать наши способности. Я занимался самбо, мы с сестрой окончили музыкальную школу. Отец купил сестре пианино, мне — баян. В то время это были крупные покупки. Честно говоря, в своей рабочей среде отец отличался от других мужчин. Он ничего не жалел для детей, а на спиртное денег не тратил. Сам он был способным человеком, хорошо знал математику, в уме считал большие числа. Когда я начал учиться играть на кларнете, мне казалось, что невозможно осилить этот инструмент. Но учитель музыки проявил терпение, за что я ему благодарен, и я освоил и этот инструмент, и саксофон.
— А сейчас не играете на кларнете?
— Нет. В институте, в семидесятые годы, еще играл на саксе, а сейчас — нет. Понял, что надо или хорошо играть или вообще не играть. Лучше слушать.
Был у нас с отцом на эту тему один острый момент. Когда я окончил музыкальную школу, стал играть на танцах на кларнете и саксофоне. Отец жестко поставил вопрос и запретил мне мою вечернюю работу. Сказал: ты должен заниматься наукой, учебой, нечего играть на дудке, это на пользу не пойдет. Теперь я понимаю, что он был прав, но тогда мне было обидно, и я считал его несправедливым. Зато когда я поступил в Московский авиационный институт, он гордился безмерно. Что этому предшествовало? Большая работа. В восьмом классе я написал вступительные контрольные в заочные математические школы: при ФИЗТЕХе и при мехмате МГУ  и в обе школы поступил и обе школы окончил. Бывало, подходил к своим школьным учителям и просил помочь решить трудную задачу контрольной. Им было не по силам, и они говорили: иди сам подумай. Но когда зашивался и не успевал с контрольными, мне давали недельку «отпуска». В эти дни я чувствовал окрыление, потому что справлялся с задачами, которые были не по зубам даже студентам, к которым я обращался за помощью.
— Отличается интерес к профессии космонавта у детей сегодняшних и мальчишек из вашего детства?
— К сожалению, удовлетворение от встреч бывает не так часто. Но когда видишь интерес, сам зажигаешься, рассказывая о космонавтике. Одно дело, когда задают дежурные вопросы, другое — когда видишь огонек в глазах детей, в них ты узнаешь себя, когда тебе все было интересно. Ты понимаешь, что время, которое ты провел в школе, не потеряно. Может быть, этот мальчишка заинтересуется, изменит свои жизненные планы. У меня в детстве не было возможности задать вопрос лично космонавту, но к летчикам АН-2 я ходил на аэродром и помогал чем мог.
— Вам не обидно, что престиж вашей профессии снижается?
— Во многом это зависит от государства и от средств массовой информации, где с девяностых годов идет перекос в сторону жареных фактов. Например, у американцев есть круглосуточный телевизионный канал, где рассказывается о космосе, о географии. Да, в Интернете все можно найти, но не зря создан специальный канал, где просвещают молодежь. У детей к космосу есть интерес, его надо поддерживать, потому что это связано с нашим будущим.
Я не хочу сказать, что в России на детей в основном влияют средства массовой информации, нет. На них влияет то, как они живут, как родители их обеспечивают условиями жизни и знаниями. Конечно, у богатых больше возможностей, и сегодня всем хочется быть олигархами. Когда меня спрашивают, какая зарплата у космонавтов, моим ответом часто бывают разочарованы.
Лично мне сегодня всего достаточно. Мне не нужна роскошь, мне хватает того, что я имею, главное, — что я занимаюсь любимой работой. Я хочу донести до детей, что в принципе можно в жизни быть кем угодно, но ты должен получать удовлетворение от работы. Тогда жизнь будет интересной, разнообразной, радостной. Не представляю, как можно сидеть в банке и говорить, что я от этого «тащусь». Может, кто-то и испытывает удовольствие от работы в банке, каждому свое. Но меня возмущает кредитование ипотечное, когда говорят, что ты платишь сверх 17 процентов, а это выливается на самом деле в 60 процентов. Какая-то новая математика — не Лобачевского и не Эвклидова. Если от этого «тащутся», то я не понимаю.
— Когда вы встретились со своей будущей женой?
— В институте. Была интересная студенческая жизнь: стройотряды, встречи, учеба, работа, классическая борьба. Успевали всё. Вспоминая то время, смеемся меж собой: «Помнишь, как ставили «Хованщину» в Большом?». Это мы по ночам декорации в театрах Москвы монтировали, ставили. (Так мы подрабатывали на культурный досуг). «А как Театр Сатиры и Таганку брали?» — это мы рано утром у театральных касс перед продажей билетов толкались среди других театралов.
…В каникулы 1973 года в качестве бортпроводника я летал на гражданских самолетах по всей стране. Вот тогда мне впервые захотелось самому сесть за штурвал, появилось осознанное желание летать, и я поступил в аэроклуб. Постепенно пришел к своей мечте, как будто судьба вела к этой цели. В МАИ я боковым зрением держал задачу распределиться на НПО «Энергия». Это было непросто, но получилось! И когда я увидел в соседней комнате командира отряда космонавтов легендарного летчика Сергея Николаевича Анохина, у меня опять в душе что-то екнуло. Потом кто-то на моих глазах подавал заявление в отряд космонавтов... Я подумал, а почему бы и мне за ним не направиться? Было серьезное сито, не все проходили медкомиссию, экзамены. Чтобы стать настоящим космонавтом, надо прежде всего стать профессионалом, много работать. Я работал специалистом по внекорабельной деятельности, по космическому инструменту и параллельно проходил многочисленные медицинские исследования, отборочные конкурсные экзамены. После успешного завершения этих этапов передо мной по непонятным причинам встала непреодолимая стена: меня, как сына простых рабочих, не допускали к дальнейшей процедуре прохождения в отряд космонавтов. Я был в растерянности и был вынужден обратиться за помощью к Михаилу Ивановичу Щадову, в то время уже министру угольной промышленности. Его высокий авторитет в правительстве помог решить частный вопрос в другом ведомстве — о моем прохождении в отряд космонавтов. Я очень благодарен семье Щадовых за решающее участие в моей судьбе.
Снова повезло: я был зачислен в отряд космонавтов.
С 1989 по 2003 год я был в отряде, последние два года совмещая работу по подготовке космонавтов, и сейчас возглавляю отдел, куда пришел инженером в 1977 году.
— Когда медицинская комиссия отстранила вас от полётов, наверняка были переживания. Как вы преодолевали эмоциональные трудности?
— Да, тяжело, горько было, потому что полет — это счастливое время твоей жизни. Преодолел сознанием того, что есть дальнейшие планы, которые нужно реализовать. Ты понимаешь, что жизнь не заканчивается. Надо продолжать делать то что ты умеешь и чем ты полезен. Кроме полетов, есть еще и создание космической техники, подготовка космонавтов.
— Как вы думаете, какая главная проблема космической промышленности?
— Вопрос слишком глобальный. Как инженер я скажу, что хотелось создать что-то новое: новую машину, на которой можно было летать быстрее и дальше, создать реальные средства передвижения на новых принципах, для Луны и Марса, скажем. Но об этом сегодня не приходится говорить. Нет таких проектов по масштабу, как «Буран». Создаются новые машины, но их принципы инерционные. Путь преодоления от поставленной задачи до исполнения очень долгий. Мы завидуем поколению, которое создавало ракеты: задача была поставлена в 1945 году, после войны, а в 1957 году в Советском Союзе уже была ракета, которая могла доставить ядерный груз в любую точку, но ею был запущен первый искусственный спутник Земли.
1961-й год — полет человека в космос, 1969-й — полет на Луну. Вот это были темпы!
Сейчас нет таких грандиозных планов. Станции «Салют», «Мир» прогрессируют, а МКС — это чудо света. Но нужен новый подход. Поставить фантастическую задачу, реализовать ее в более короткие сроки.
Коснусь больной темы. Все время говорят о недостатке средств. А откуда взяли деньги более ста миллиардеров в нашей стране? Это государственные деньги. Может, это мое непонимание сегодняшней действительности, но мы должны работать на престиж страны, на будущее страны.
Ограничиваться формулой в национальной идее — защиты Земли от метеоритов — это неправильно. Это чисто теоретическая задача, которой нельзя ограничиться.
Если поставить более глобальную цель — Луна, точка либрации, это было бы интересно. Техника, созданная для полетов на Луну, могла бы решать и проблему разрушения метеоритов, которые на опасное расстояние приближаются к Земле. Или из точки либрации перехватить опасный метеорит. У нас был замечательный проект, и жаль, что он не был реализован — ГЕЛИЙ-3. Мы могли бы получить альтернативные источники энергии в космосе, но при сегодняшней технике это невозможно. Наш бывший президент РКК «Энергия» Н.Н. Севастьянов говорил, что мы должны ставить такие задачи, которые могли реализовать при жизни. Мне нравится эта формула. Не заоблачные цели ставить перед наукой, а конкретные. Чтобы сорокалетние решали поставленную задачу к шестидесяти годам. Это было бы здорово. Профессионалы видели бы свою цель в обозримом будущем, и с большим энтузиазмом стремились к ней. Когда процесс заформализован, когда оформление бумаг занимает 80 процентов времени, а сама работа — 20, пахнет рутиной и неэффективностью. Мы закапываемся в бумагах.
Люди в руководстве должны заниматься не только финансовыми вопросами, но понимать в технике на таком уровне, чтобы поставить задачу и реализовать ее. Для этого нужны средства и правильное планирование. Нужен государственный волевой госзаказ.
— Борис Барбараш задает вам такой вопрос: всегда в нашем обществе считалось, что космонавты — это некая общность крепких, смелых и дружных людей. И вдруг из СМИ все узнают, что ветеран, военный космонавт Сергей Волков судился с Сергеем Крикалёвым. Какое ваше отношение к этому , скажем мягко, неприятному факту?
— Плохо отношусь, что тут еще скажешь. Многие космонавты обиделись, что закрыли их статус как людей военных. В советское время космонавт был обеспечен государством, а сейчас денежного вознаграждения за полет не хватает, чтобы квартиру купить... Может быть, если бы космонавт ушел в бизнес, он мог лучше обеспечить свою семью. Но он человек, который работает на престиж государства и выполняет государственные задачи. Поэтому государство должно его достойно обеспечивать. Он себе не принадлежит, у него нет времени и возможностей где-то подрабатывать. Может, из-за этого возникают суды, конфликтные ситуации, когда человек считает себя недооцененным. Считаю, что доводить дело до суда не стоило, можно было договориться.
— Еще спрашивают вас земляки: как вы относитесь к космическому туризму.
—С точки зрения космических туристов я рад, что у них появилась возможность за бешеные, с точки зрения обычных людей, деньги прокатиться в космос. За двадцать миллионов рублей осуществить свою мечту — это, наверное, здорово.
— А в открытый космос можно туриста запустить?
— Ну если подготовить его хорошо, и он еще двадцать миллионов заплатит, почему нет. В постсоветское время это помогало нашей космонавтике выплывать, мы поддерживали благодаря этому возможность полетов вообще. Но турист, он летит для себя и вряд ли может выполнить что-то полезное для полета. Как профессионал я считаю, что от туриста толку мало. Лучше бы государство выделяло деньги или от олигархов брало налоги, отдачи было бы больше.
— Александр Федорович, как вы проводите свободное время?
— Люблю ходить в лес, гулять с собакой. Люблю слушать аудиокниги. Увлекаюсь виндсерфингом, горными лыжами.
— Спасибо, что вы ответили на вопросы иркутян – членов нашего землячества в Москве.
— Иркутяне, которые живут в Москве, как правило, много вложили эмоций и труда в экономику и культуру своей родины. Это неординарные интересные люди, они думают об Иркутске и хотят держать с ним связь. Это нас всех объединяет. Когда я приезжаю на родину, мы проводим телевизионные программы, стараемся заинтересовать молодежь. Сейчас создается космодром «Восточный», где могли бы работать сибиряки. При встречах в высших учебных заведениях Иркутска мы высказывали предложения о подготовке специалистов для космической промышленности. Думаю, эта идея будет воплощаться на практике.

Справка.

По окончании Московского авиационного института в 1977 году Александр Федорович Полещук работал в НПО «Энергия» (сегодня — РКК «Энергия»). Занимался отработкой инструментов и технологий внекорабельной деятельности космонавтов (работы в открытом космосе).
1989 год. Зачислен кандидатом в 10-й набор космонавтов НПО «Энергия». Получил квалификацию космонавта-исследователя.
В 1991 году получил квалификацию космонавта-испытателя.
Июль 1992 — бортинженер дублирующего, российско-французского экипажа «Союз ТМ-15».
Сентябрь 1992 года — бортинженер основного экипажа планируемой 13-й основной (длительной) экспедиции на «Мир».
24 января 1993 поднялся на орбиту на «Союзе ТМ-16» (командир корабля Г.М. Манаков).
26 января «Союз ТМ-16» состыковался с боковым стыковочным узлом модуля «Кристалл», образовав крупнейшую конфигурацию «Мира» за всю его историю (общая масса свыше 90 тонн). 12-я основная экспедиция (А.Я. Соловьев, С.В. Авдеев) покинула «Мир» 1 февраля 1993.
4 февраля 1993 космонавты провели эксперимент «Знамя» по развёртыванию 20-метрового отражателя.
19 апреля 1993 Полещук и Манаков вышли в открытый космос для монтажа приводов ориентации солнечных батарей модуля «Квант». Второй выход, также для развёртывания солнечных батарей, Полещук совершил 18 июня.
4 июля 1993 к «Миру» пристыковался «Союз ТМ-17» (А.А. Серебров, В.В. Циблиев, Жан-Пьер Эньере).
22 июля 1993 Полещук, Манаков и Эньере благополучно возвратились на Землю.
С апреля 1994 года по март 1995 года проходил подготовку в качестве бортинженера третьего (резервного) экипажа космического корабля «Союз ТМ-21» по программе 18-й основной экспедиции на борт ОК «Мир». Одновременно до апреля 1995 года проходил подготовку в качестве бортинженера второго экипажа 18-й основной экспедиции на борт ОК «Мир».
10 апреля 1995 года решением ГМК был отстранён от подготовки по состоянию здоровья. С марта 1999 года проходил подготовку по программе МКС в составе группы космонавтов.
21 февраля 2002 года решением многосторонней комиссии по операциям экипажей был назначен командиром второго (дублирующего) экипажа 9-й экспедиции на МКС. Приступил к подготовке в апреле 2002 года, но 20 января 2003 года решением ГМК был признан временно не годным к подготовке по состоянию здоровья. В тот же день был отстранен от подготовки к полету и выведен из экипажа. 25 марта 2004 года приказом президента РКК «Энергия» уволен с должности космонавта-испытателя по выслуге лет.
С 2001 года по настоящее время является начальником 293-го отдела РКК «Энергия» (по внекорабельной деятельности).